В этой деревне не больше 130 жителей. А как сошлось: разруха и модернизация, коррупция и прямая демократия. Есть даже свой собственный сепаратизм.
В субботу в деревне Свеженькая на границе Рязанской и Мордовской областей состоялось торжественное, долгожданное событие. «Новая газета» вручила администрации села ключи от нового дома*. Это был наш подарок деревеньке, сгоревшей в июле этого года во время лесных пожаров.
25 июля упрятанная в леса Свеженькая вспыхнула и за два часа практически исчезла с лица земли. Всего в огне погибло больше ста домов, вся скотина и семь человек. Наверное, огонь можно было побороть и с меньшими жертвами, но исторически так сложилось, что Свеженькая разрезана на две половины, принадлежащие разным субъектам Федерации. Она полурязанская, полумордовская. И пожарные двух субъектов никак не могли поделить между собой сферы ответственности.
Зато другие чиновники ответственность делили хорошо. И если на мордовскую половину горячее питание для погорельцев приехало прямо в день пожара, то рязанцы ждали машину с гречкой четыре дня. Даром мордовская председательница Зина Ильева зазывала рязанских пострадавших к своему горячему питанию — некоторые так и не пошли. Не из чувства этнического противоречия, а из какого-то дремучего, деревенского чувства, которого в нас уже почти не осталось. Брать у соседа, который пострадал больше твоего (а это правда, мордовская половина сгорела куда хуже), этим людям казалось «не должным» и «совестным».
Пока деревня горевала, туда потянулась гуманитарка. Мы от «Новой газеты» тоже кое-что свезли, а потом решили подарить дом.
Сегодня приходится признать: не так дорог оказался наш подарок, как то пристальное внимание, которое руководство самых разных уровней обратило на всю эту затею.
Наш домик в деревне
Домик мы решили везти на мордовскую половину как больше пострадавшую. Я позвонила тамошнему председателю Зине Ильевой.
— Ой ли? — удивилась она на том конце провода. — А что с нас за это будет?
Но все-таки поверила в подарок: связалась с райцентром, оттуда в Свеженькую сквозь леса пробрался землемер (дорогу в сгоревшую деревню тогда только начали строить). Землемер отвел нашему дому участок, и туда уже заехали было строители. Как вдруг Алексея Нелепо, директора завода объемно-модульных зданий, где нам строили дом, пригласили к заместителю главы Зубово-Полянского района Мордовии. Тот разъяснил ему, что дом в Свеженькой нам строить настоятельно не рекомендуется, поскольку деревня свое отжила и «через два года никого здесь не будет». Взамен нам было предложено поставить дом на специально отведенной территории в райцентре. Если же мы будем упрямиться, наш дом не подключат в Свеженькой ни к каким коммуникациям.
Наверное, стоит пару слов сказать о самом предмете спора. Дом сделан по уникальной американской технологии. Смысл технологии в том, что отдельные блоки изготавливают непосредственно на заводе. Получается сразу целая комната — и внутри даже обои поклеены. Потом эти блоки транспортируют к месту назначения, ставят на фундамент, соединяя между собой, как детали конструктора. Домик выдерживает холода до –400, в нем, если администрация не препятствует, есть газ, горячая вода и канализация. И если кому-то в Зубовой Поляне захотелось такой домик, то я их хорошо понимаю. Многим бы захотелось.
Но мы с Алексеем консолидировано решили не отдавать дом на «специально отведенную территорию» в Зубову Поляну. Хотя, может, и не было в этом предложении никакого второго дна, и только соображения целесообразности двигали замглавы района по строительству.
Правда, тут и у других структур включились соображения целесообразности. Когда наш дом вместо оговоренной начальством Зубовой Поляны своевольно поехал в Свеженькую, его в лесу поймали гаишники. Заявили, что завод не получил разрешения на перевозку крупногабаритного груза по данному участку дороги, и формально были правы: разрешение было только до Извести, ближайшей к Свеженькой деревни.
Вся штука в том, что завод и не мог получить разрешения на отрезок пути Известь — Свеженькая: эта спешно прорубленная после пожара дорога на бумаге еще не существовала, ее не внесли в какие-то там реестры. Формально она еще считалась лесом. Впрочем, по этой же причине на гравийке не могла дежурить и гаишная машина — они же не лесники. Но это, понятно, не аргумент, так что нарушение обошлось заводу в 12 тысяч рублей.
Параллельно разворачивался еще один сюжет — непосредственно на стройплощадке. К нашему прорабу Александру Владимировичу Головастикову пристал человек, прикрывавшийся авторитетом ФСБ. Он сказал: «Или сам уйдешь, или вышвырну сейчас из республики». Но наш Головастиков тоже был не пальцем деланный, а Вооруженными силами СССР (полковник в отставке). Он отреагировал мгновенно: «Ты что это тут сепаратизм разводишь? Какие пределы республики? Мордовия тебе теперь уже не Россия?»
Как ни странно, этот довод сработал. Я не думаю, что человек из ФСБ имел что-то против конкретного домика. Скорее, он от лица определенных структур выступал в целом против идеи подобного строительства. Пока завод тыкался в разные кабинеты за разными согласованиями для Свеженькой, его продукцией успели заинтересоваться некоторые окрестные губернаторы. Американская технология строительства удобных, надежных и морозоустойчивых домов очень изящна: позволяет экономить время и не позволяет красть деньги. Но то, что губернаторам кажется хорошо, — застройщику смерть. Конкуренты на этом поле никому не нужны, и вот кто-то пустил в атаку фээсбэшника.
Короче, будь все благополучно, времени на постройку и отделку домика ушло бы не больше месяца. А так мы управились за 45 дней.
В подарочном доме разместится фельдшерско-акушерский пункт, а также председатель — Зинаида Николаевна Ильева со своей небольшой властной структурой.
Республика Мордовия, деревня Свеженькая
Поначалу, глядя на Свеженькую с мордовской стороны, я даже ее не признала. Посреди серого поля появилась широкая, прямая, как стрела, заасфальтированная улица Новая — 17 разнокалиберных домиков из красного кирпича, возле каждого — вишневого цвета хозблок. И наш белый домик, установленный в конце улицы, венчает всю эту композицию.
К домам подведен газ, стало быть, есть горячая вода и отопление. Для каждого дома вырыли канализацию, подвели оптоволоконный кабель, так что пусть на сотни километров вокруг — лес, а в Свеженькой — модернизация.
В конце улицы есть детская площадка — ее устроили отчего-то в котловане, так что по весне в ней, наверное, будут скапливаться талые воды. Но это ничего, поскольку вся Свеженькая весной — грязь непролазная, как любая деревня. Только у других детской площадки нет.
В отдалении, за школой, поставили водокачку, которая обеспечила деревне бесперебойное водоснабжение. Водокачку поставили даже дважды: после первой установки она упала. Это я не для того пишу, чтобы хоть чем-то ущипнуть мордовское руководство с его успехами по восстановлению деревень, а, напротив, чтобы подчеркнуть: несмотря на сложности, деревню восстановили, и получилось хорошо. Даже не верится, что так хорошо могло получиться.
В субботу, к 12 часам у нашего домика собирается целая делегация — сейчас будет его приемка. Из видных лиц — министр строительства Мордовии Евгений Терелов. Приехали даже районная газета и республиканское телевидение. Включают камеру, и министр Терелов докладывает обстановку в деревне: 17 домов восстановлено в Свеженькой, еще 25 — в райцентре. Некоторые семьи предпочли компенсацию.
— Задачу, поставленную Владимиром Владимировичем, мы выполнили, — скромно заключает министр. — И никто никаких особых подвигов не совершал.
На торжественное мероприятие подтянулась и моя приятельница баба Шура — Александра Ивановна Шпагина. Мы с ней познакомились еще летом. В пожаре у нее погиб брат, и она осталась с сыном-инвалидом и парализованной матерью на руках. Вот теперь они готовятся к переезду в новый дом в Зубовой Поляне — решили не оставаться в Свеженькой. Добровольно решили.
Перед телекамерой баба Шура рассыпается в благодарностях:
— Спасибо вам всем! Спасибо, что в беде нас не бросили! И дома какие замечательные, и обжиться нам помогли. Вот и «Единая Россия» помогала — несколько машин прислала. Я сыну одних только штанов сколько набрала! И как нам не голосовать за них после этого?
Ожидаемо, конечно, что «ЕР» зачастила в сгоревшую деревню: «путинские домики» — политическая задача федерального масштаба. Будто прежде здесь проблем не было. Хотя этому совпадению есть и другое объяснение. Просто прежде, до пожара, в Свеженькую не было никакой подъездной дороги. В лесу не то что хлипкие «Газели» застревали, а даже пожарные машины с трудом прошли, когда полыхнуло. Теперь-то, конечно, сквозь лес прорубили грунтовку — в считаные недели, «без особого подвига». И вся страна с любопытством рассматривает в веб-камеру, как там поживает Свеженькая на пепелище. А прежде кто про нее знал?
Вместе с председателем мы идем к бабе Нине — Нине Васильевне Чекашкиной. Ей 86 лет, она одинока. У Зины Ильевой над ней что-то вроде шефства: в отличие от «Единой России», она помнит каждого своего избирателя, возможно потому, что у нее их меньше (зато и явка на выборах лучше).
Бабушка по возрастным причинам немножечко жук и хотела запрятать деньги, полученные по страховке за утраченное имущество. Но Зина ее уговорила купить в дом нормальную мебель: диван, трюмо, кое-что на кухню. (Еще Зина уговаривает Нину Васильевну внести в сельсовет 15 тысяч рублей на неумолимо приближающиеся похороны, но та пока не колется.)
Когда мы заходим к бабе Нине, рабочие собирают ей широкую, двуспальную кровать, какой у нее прежде никогда, видать, не было.
Баба Нина не велит нам разуваться, хотя сама только что помыла полы — они еще влажные:
— А ничего это, я еще потом подотру, теперь вода есть.
Она показывает дом и обновки: вот сервиз, посуда кое-какая, в ванной — стиральная машина, которая с холодильником и телевизором пришла по гуманитарной линии. Потом садится на кухне на простую деревянную табуретку и отчего-то начинает плакать. Спрашиваю:
— Чего плакать? Старый дом лучше был?
— Какой лучше! Барак!
Баба Нина где-то внутри себя не верит в этот дом. Просто не верит, что он в ее жизни мог случиться, и плачет от этого своего неверия. И только когда рабочие собрали кровать, она немного развеселилась. Села скромно с краешка, положила руки по бокам и говорит:
— Как барыня. Теперь бы офицерика сюда! Да разве ж можно на такой кровати умирать? Умирают-то на досках.
Самыми несчастными жителями мордовской половины Свеженькой оказались те, кто не сгорел. Их дома, которые еще три месяца назад гордыми кораблями высились над пепелищем, теперь как-то сморщились и пожухли на фоне новостроек. Хорошо хоть во время газификации новых домов им попутно газ провели.
Рязанская область, деревня Свеженькая
Рязанская половина, в отличие от мордовской, с момента нашей последней летней встречи нисколько не изменилась. Те же останки погибших изб и остовы машин. Здесь не построено ни одного нового дома. Это не значит, что погорельцы остались без крова перед зимой: всех их переселили во вторичное жилье — квартиры в Сасове. Не хоромы, конечно, но лучше, чем ничего. Кое-кто, может, предпочел бы остаться в деревне, но этот вариант не рассматривали. А когда по телевизору с таким предложением выступил Путин, было поздно: все, наученные горьким опытом, уже согласились на квартиры. Свеженькая ведь и прежде горела — и никто ничего от государства тогда не получил.
— Только прошу вас, не делайте из нас в газете сепаратистов, — обращается ко мне Нина Васильевна Павленко, дама из местной интеллигенции. — Мы не ставим вопрос об отсоединении от Рязанской области. Мы говорим только о том, что власть должна держать ответственность за поселок и людей.
Так с чего вообще заходит речь про сепаратистские настроения?
Сейчас в рязанской Свеженькой осталось всего 12 семей. И с ними обошлись хуже, чем с террористами. Им поставили ультиматум, и ни на какие переговоры с ними не идут. Даже автолавка ездит неохотно.
— Нам заявили: к зиме тут все равно никого не будет. Кто не уедет — тот помрет, — говорит Нина Павленко. — А я им ответила: быть может, мы и умрем, но уезжать не собираемся.
Лесная деревня — колоссальный социальный балласт. Сюда надо проводить дорогу, гонять медиков, автолавку с продуктами. С пожарной опять-таки безопасностью надо что-то делать. Нужно содержать здешнюю, пусть и немногочисленную, бюрократию. Рязанским властям показалось проще закрыть Свеженькую как объект на карте.
Среди обитателей Свеженькой есть патриоты, не желающие покидать родные могилы в умирающей (надо признать) деревне. Есть принципиальные деревенские жители, которые не хотят в город. Но большинству просто не на что переезжать. Это погорельцам дали бесплатные квартиры. А остальным что делать?
У некоторых, особенно ущемленных, созревают дерзкие мысли.
Вот возьмем лесника Владимира Цезаревича Корженевского, или попросту Володю, как его тут зовут. Мы его застаем на пороге утлой избушки лесничества, где он живет после пожара.
— Посмотрите на этот дом, — говорит он с расстановкой, широким жестом окидывая свою избушку. — Ни канализации в нем, ни света, ни газа. Вот вам наша великая страна.
Володя перебрался в Свеженькую всего два года назад из Магадана, и это такая кипучая и деятельная натура, как будто он не наш русский мужик, а немецкий бюргер начала прошлого века.
— Продал я квартиру в Магадане, купил здесь дом, — рассказывает. — Ох, мы развернулись! Сто гусей завели, корову, свиней, пруд вырыли. А какие у меня тут теплицы были! Так хорошо…
До пожара Володя пытался наладить в деревне хлебопекарное дело, уже даже подходящее помещение нашел. Но ему сказали: «Никто тебе не разрешит здесь этим заниматься». Тогда он не понял, что дело идет к закату деревни Свеженькая.
Одна черта в Володе перечеркивает все его сходство с бюргером: вечная надежда на авось. Свой дом, купленный у прежних жильцов, он так на себя и не перерегистрировал. Это было очень канительно, надо было ехать в район (160 километров по лесной колее), и у Володи не дошли руки. Теперь оправдывается:
— До Шацка доехать пять тысяч рублей стоит — ни автобусов, ничего нет. И съездить еще не один раз надо будет. А у меня зарплата шесть тысяч.
По правде сказать, дома не были оформлены у половины погорельцев, однако квартиры они получили. На Володину беду, он купил свой дом, как говорят специалисты, на рынке вторичной недвижимости. И формально погорельцем стал не он, а прежний хозяин. Поначалу рязанская председательница Покрина обещала ему новое жилье, однако вот скоро уж белые мухи, а Володя все ждет и ждет на пороге покосившейся избы в обезлюдевшей деревне. И только ветер носит по окрестностям серый пепел, который остался от всего, что он за свою жизнь нажил.
А буквально через дорогу, в пределах той же деревни, — новые, теплые домики, и даже подключенные к Интернету. От такойдиспропорции Володя придумал выйти из состава Рязанской области, с тем чтобы присоединиться к Мордовии. Хотя бы в части тепла и света: присмотрел — там, вблизи вновь отстроенных домов, есть еще свободная земля.
Этот вопрос Володя поднимал даже на общем собрании уцелевших жителей рязанской половины деревни Свеженькая. Однако люди большинством голосов решили политику не трогать, а только потребовать от рязанских властей обратить на них внимание.
А затея с объединением деревни в единое целое, понятно, пустопорожняя. Ни Мордва, ни Рязань своей земли не отдадут, поскольку это не просто земля, а в недавнем еще прошлом ценная лесозаготовка. Пока производство притихло, когда проснется, опять пойдут деньги в бюджет.
Свеженькая, стоящая на перепутье, глядящая двумя своими головами в диаметрально противоположные направления, оказалась ожившим архетипом нашего сознания. Все ведь как в жизни: вот тебе, с одной стороны, модернизация, центральное отопление и оптоволоконный кабель (пусть и не без пустой бравады со стороны «Единой России»). А с другой — позор, разруха и ставка на сырьевые ресурсы.
Позавчера лесник Володя снова мне позвонил. Сообщил такую вот новость. Из рязанского райцентра на рязанскую же половину прибыла перепись населения. Переписчиков провели по дворам тех бабок, законность проживания которых на данной территории не подлежит сомнению. А к Корженевским переписчиков не привели — для Российской Федерации Володи и его семьи не существует.
* Дом построен на средства Национальной жилищной корпорации, входящей в состав Национальной резервной корпорации А. Лебедева
